Завершился прием пьес на ежегодный международный конкурс русскоязычной драматургии «Ремарка». Пьесы, пришедшие на «Ремарку» уже вовсю читаются и оцениваются ридерами. Алексей Житковский поговорил с театральным продюсером, театроведом, куратором театральных и социальных проектов, Никой Пархомовской. В этом году Ника присоединилась к команде ридеров «Большой ремарки». Тема разговора — ожидания от современной драматургии, важность номинации «Лучшая работа драматурга» на фестивале «Золотая Маска», системные проблемы конкурсов драматургии.
- Ника, скажи, пожалуйста, что ты ждешь от современной пьесы? Есть ли у тебя какие-либо ожидания, когда ты берешь текст в руки? Какой вообще должна быть пьеса сейчас?
- Хороший вопрос, на самом деле. У меня нет ожиданий. Но я точно знаю, когда я беру в руки текст, вернее компьютер с текстом, то первое, на что я обращаю внимание — это язык. Меня чрезвычайно удручает языковая невыразительность. В тот момент, когда я беру в руки пьесу, я вспоминаю, что театровед — это, в первую очередь, филолог. Потому что он человек, который работает с текстом.
Второе, чего я жду, это смыслы.
И третье. Я, как и любой человек, существо прежде всего биологическое, и считаю, что самое главное — это все равно эмоция. Эмоция, а если повезло, чувство. И мне, конечно, в пьесе хочется элементарных человеческих проявлений. Меня расстраивает, когда это не люди, а какие-то роботы. Люди так не разговаривают и не ведут себя, и это меня удручает больше всего.
Очень часто в пьесах, которые я читаю, я не нахожу попытки сказать что-то важное. В этом мало чувства, потому что все чувства как будто скрыты. Люди не чувствуют, не думают и что-то такое говорят несуществующими буквами и фразами.
- Какие современные пьесы произвели на тебя впечатление за последние пять лет? Какой текст стал для тебя открытием?
- Мы тут можем вступить на скользкую почву, поэтому я пойду издалека. Так получилось, что в этом году я абсолютно согласна с результатами «Золотой маски». Я видела все, что победило, и мне очень нравятся решения жюри. Это и мой выбор тоже. Но самая важная для меня «Маска» — это «Маска» Павла Пряжко. Я писала вчера статью для FORBES, где указала, что Пряжко — наш выдающийся современник. Эту фразу убрали. Но я правда считаю, что это человек, который абсолютный виртуоз в тексте, который вообще иногда не текст, с классической точки зрения. Вот Пряжко формулирует как раз про чувства. Чувства потерянности, неосознанности, непонятости, одиночества. И про смыслы. И при этом делает все это удивительным новым языком, используя музыкальные треки или фотографии. Поэтому мне кажется, что драматургия Пряжко — это круто.
Из других текстов, которые произвели на меня впечатление, я могу назвать «28 дней» Ольги Шиляевой. Пьеса тоже была номинирована в этом году на «Маску». Это текст, который мне нравится своей смелостью, хотя я знаю людей, которые критикуют его за консервативность. И дело не только в поднятой теме. Я к примеру ни разу не считаю, что менструация — это что-то, что может вызывать вопросы в принципе. Но, мне кажется, это интересная форма. И мне нравится возвращение к истокам, к греческому хору
Ну и, конечно, пьесы Житковского.
- Это к сожалению я не могу написать. По этическим причинам.
- А я против!
- Хорошо, давай на этом остановимся. Следующий вопрос такой. Четыре года назад Маска ввела номинацию «Лучший драматург». Является ли это чем-то значимым и меняет ли это что-то для драматургов? С 95 года этой номинации не было и как-то все обходились. Что меняется? Выводит ли это статус драматурга на другой уровень либо драматург признан какой-то дополнительной институцией?
- Ну, во-первых, что меняется для драматурга, на это может ответить только драматург. Это вопрос к тебе. Меняется ли что-то для тебя?
Второе — я наизусть знаю имена всех, кто получил премию. И, например, Маска Ивашкявичюса была для меня значимой, потому что я очень люблю Ивашкявичуса и его тексты. В отличие, скажем, от постановок по этим текстам — я видела очень мало удачных, к сожалению. Для меня драматург — это отдельная работа, которая должна быть выделена и отмечена. И я считаю, что пьеса Пряжко «Сосед» не менее велика, чем спектакль Дмитрия Волкострелова. Для меня очевидно, что текст существует отдельно. Более того, он существует на бумаге, он вообще может не быть поставленным. И я не считаю, что та пьеса хороша, которая поставлена, или которая сценична с чьей-либо точки зрения. Пьеса может существовать самостоятельно как текст.
Вообще по жизни я противник всяческих конкурсов и премий. Но раз уж мы играем по этим правилам и если мы об этом говорим и если у нас до сих пор есть маскулинный режиссерский вертикальный театр, и есть мужчины-режиссеры, бесконечно получающие премии, режиссеры, статус которых измеряется количеством этих премий… то почему бы и нет? Поэтому я считаю — пускай будет эта номинация и эта премия, и чем больше людей ее получат, тем лучше.
- Конкурсный и соревновательный момент в драматургии — это зло или добро? Я в последнее время сам начинаю сомневаться в целесообразности конкурсов. Когда на конкурс приходит по 800 пьес, и конкурс выступает как сито из экспертных мнений. с неким допуском случайности… Насколько это эффективно и нужно? Сама система конкурсов, на твой взгляд, это нормально?
- На самом деле, если не врать, каждый из нас решает в жизни свои цели. Я не читаю пьесы для того, чтобы кто-то из их авторов победил, или не победил, или имя себе заработал. Мне абсолютно безразлично, что это конкурс. Становлюсь ли я счастливее от того, что читаю пьесы? Нет, не становлюсь. Трачу ли я на это много времени — да, трачу. Но я нашла свой способ сделать этот процесс интересным лично мне. Научилась оперативно оценивать графоманию. Я не буду врать, что я перечитываю присланные мне пьесы по 150 раз, восхищаюсь ими или наоборот. Дело в другом.
Мне кажется, что это своего рода питчинг. И если ты куратор, театровед, режиссер и ты читаешь пьесы — то это круто. Ты чуть больше попадаешь в контекст, знакомишься с людьми. Это такое пространство, такое событие, где можно найти своих. Как и любое событие в жизни.
И хотя в систему конкурсов с призами, местами, я не верю, мне кажется важной некая форма обратной связи с драматургами. Некоторым авторам хочется сказать — простите, но вам лучше писать что-то другое или не писать вовсе. А с некоторыми, наоборот, хочется поговорить, попробовать понять их резоны. Я ненавижу советовать что-то отредактировать в готовом тексте, но, мне кажется было бы классно обсуждать эти пьесы. Не ставить их, не читать, а просто обсуждать.
И, конечно, количество… Количество присланного не соответствует ничему. Это должно быть как-то регламентировано на входе. Понятно, что никто не может совершать первый отбор. Но все же, как-то это можно сделать. Потому что, чем менее талантлив автор, тем больше пьес он пришлет на конкурс. И наоборот. Обратная корреляция. Талантливые — сомневаются.
- Я понимаю о чем ты говоришь. Мы воспроизводим одну и ту же схему. Поток текстов, лонг-листы, шорт-листы. Хочется каким-то образом обновить саму систему. Возможно необходим какой-то форум, ориентированный не на победу, а на разность, различие.
- Хочется больше осознанности на входе. Зачем вообще авторы присылают эти пьесы? Может быть, необходимо общение между ридерами. Понятно, что мы знакомы многие между собой и что-то обсуждаем. Но сейчас это происходит больше в кулуарах. На самом деле, хочется все это каким-то образом реорганизовать и спродюсировать.
- Скажи, а есть ли сегодня смысл говорить о пьесе, как о тексте, который самовоспроизводим? Ну, например, когда мы берем классическое произведение, воспроизводим его, и он работает. Нет ли сегодня необходимости в другой форме текста? А если есть — как ее тогда фиксировать, отслеживать?
- Ты сказал ключевую вещь: текст. Я считаю, что пьеса вполне может продолжать существовать. Это полноценный жанр, никто его не отменял. Просто есть разные формы драматургического материала, разные формы театрального действа. Вообще мне нравится термин сценарий. Потому что сценарий — это то, что воспроизводимо. Понятно, что в кино один раз, в театре многократно. Но сценарий может быть в любой форме. Он может быть написан справа налево, а может слева направо. Он может быть в цифрах или в аудиотреках. И мне совершенно неважно, если он не буквами русскими написан, как мы привыкли. И в этом смысле любые эксперименты с формой мной всегда поощряются.
Это то, о чем мы говорили вначале. Для меня важно, чтобы в тексте был смысл, поиск смыслов, чтобы он вызывало чувство и был про живое. Про живых людей. И неважно, это перечень уравнений или список фильмов. Все что угодно. И для мне важно, чтобы язык был убедителен. Язык, как форма изложения. Чтобы это не было от балды. Мне кажется, что здесь надо пробовать, искать. Текст из 23 аудиотреков для меня может быть гораздо сложнее и интереснее, чем из 150-ти слов.
- Последний вопрос. Самый тупой вопрос. Выбери, пожалуйста — Уильям Шекспир или Марк Равенхилл?
- Не дождетесь. Мольер! Хотя, подожди. Давай, я не буду шутить и отвечу серьезно. Чехов, конечно же, Чехов.