Дана Сидерос: «Я ужасно удобный зритель…»
Сотрудник нашей редколлегии Лейла Салимова поговорила с драматургом Даной Сидерос, чья пьеса «Стена живых» стала финалистом «Ремарки-2016» в номинации «Весь мир».
Лейла: Хотелось бы начать с вашей краткой биографии. Все что мне о вас известно укладывается в несколько слов — имя, год рождения, сборники стихов и, конечно, пьеса «Стена живых», ставшая финалистом «Ремарки» этого года.
Дана: Родилась в Казани, жила там до девятнадцати лет, окончила школу и один курс художественного училища, потом переехала в Москву, десять лет назад. В остальном ничего особенно увлекательного, работаю детским иллюстратором, девять часов в день рисую невыносимо милые картинки. До этого была концепт-художником, а до этого немного журнальным редактором и публицистом, а до этого дизайнером. Но быть детским иллюстратором круче всего!
Лейла: Да, диапазон интересов действительно очень широкий. А к театру как пришли?
Дана: А я к нему еще не пришла. То есть я хороший чуткий зритель, и в последнее время еще и довольно активный, а быть драматургом я совершенно не планировала. Просто есть вещи, которые не влезают в стихи, и я в какой-то момент начала щупать прозу. Проза была какая-то подозрительная и не складывалась, пока я однажды не посмотрела на неё и не поняла, что это всё театр, причем довольно традиционный. Сразу всё сложилось. Во всяком случае, мне кажется, что сложилось.
Лейла: А в театральном пространстве где вы себя видите? Какой театр вам ближе?
Дана: Меня раздирает пополам привычка работать с текстом и профессия художника. Поэтому я с одной стороны люблю текстоцентричный театр, обожаю смотреть читки, потому что вообще ничего лишнего. А с другой стороны мне ужасно мил театр художника и детские спектакли, особенно кукольные, потому что там по понятным причинам художник важная фигура. Если есть и то, и другое, это идеально. В Питер я катаюсь смотреть спектакли мастерской Кудашова в БТК, например. А вообще я ужасно удобный зритель, мне, вне зависимости от жанра, достаточно искренности в происходящем, и всё, я весь ваш, где положено хохочу и плачу.
Лейла: А не было желания соединить обе профессии — и стать художником спектакля по собственной пьесе? Дополнить одно другим?
Дана: Насчет спектакля сложный вопрос. Когда я что-то пишу, я всегда параллельно строю в голове какую-то картинку и всегда слышу, как текст звучит. Мне было бы любопытно поработать худпостом на каком-то очень камерном проекте. Но в целом театр — не моя среда, я к нему не имею отношения, и поэтому странно что-то в этой чужой среде планировать. У меня есть вполне сформировавшаяся идея моноспектакля по собственным стихотворным текстам, и в какой-то момент я реализую его, а то он уже стал мне сниться, это тревожит. Но едва ли получившееся действо появится на театральных площадках, скорее всего я его сыграю пару раз, там же, где обычно просто читаю стихи — в каком-нибудь книжном магазине, для тридцати человек. И вряд ли мне хватит смелости представить происходящее спектаклем — я же не актер, не режиссер, я автор.
Лейла: А пьеса «Стена живых» Ваш первый опыт? Или есть пьесы и для детского театра?
Дана: Первый, да, и будем считать, что единственный. Для детского театра нет ничего, у меня нет детей, не думаю, что честно в этой ситуации писать что-то детское.
Лейла: Но ведь, наверное, для того, чтобы быть детским иллюстратором, тоже нужно знать особенности детской психологии?
Дана: Нет, чтобы быть детским иллюстратором, достаточно быть не злым человеком и уметь рисовать характер персонажа. С другой стороны, «Стена живых» не до конца взрослая пьеса, мне кажется, она где-то в пограничной зоне, из неё может случиться что-то совсем взрослое, а может — подростковое. Ну то есть, могло бы, в теории.
Лейла: Насчет пьесы — согласна. Она очень сильно отозвалась во мне, хотя сама не сталкивалась с такими проблемами, но у родных была подобная ситуация. Как вообще идея родилась? Личный опыт подсказал?
Дана: Идея родилась очень просто, мне однажды позвонили в Москву старшие родственники и сказали, что бабушка совсем плохая, и надо что-то решать. Пришлось ехать и решать. Итоговый текст сильно отличается от того, как все происходило в действительности, но часть эпизодов имела место, а треть реплик — прямые цитаты живых людей. Ну, и уже не живых. Меня интересуют люди ушедшей эпохи, нынешние старики, и то, чем они отличаются от нас. Интересует устройство памяти, и как она в конечном счете остается единственным нашим багажом, и тот тоже в какой-то момент начинает расползаться, как ветхое тряпье. Интересует неумение людей выражать свою любовь. Интересуют ситуации, когда тебя окликают, ты оборачиваешься, а за тобой никого, то есть ты крайний, всё, приехали.
Лейла: Очень близкие проблемы и близкая ситуация, наверное, для многих — оказываешься на срезе времени. Интересное композиционное решение: закольцованы свадьба-поминки, между которыми 200 дней. Тайной для меня оказались конкретные дни, которыми отбиваются сцены.
Дана: Они имеют смысл, пожалуй, только в текстовом варианте, мне уже посоветовали вычистить эту ненужную конкретику, и есть редакция текста, в которой номеров дней нет.
Лейла: В текстовом варианте? Мне не удалось уловить логику даже в текстовом варианте, кроме как отсчета времени. Для меня это было определенным звуком метронома, который в какой-то момент прервется — ведь в жанре уже все предопределено — комнатная история длиной в двести дней, с неизбежным финалом.
Дана: Отчасти это и был метроном, вернее, некая разметка временной линейки, чтобы наблюдатель понимал, в какой точке истории он находится. Как в компьютере «Смерть: загружено 86%», или, если читаешь стихи, смотришь на дату и понимаешь, что автору осталось жить месяц, но он еще об этом не знает, а ты уже да, потому что ты на него смотришь из будущего. Но в целом это всё рюшечки, конечно.
Лейла: Почему рюшечки? А что было в таком случае центральным, смыслообразующим? Хотя и отсутствие интриги как таковой заставляло концентрироваться именно на взаимоотношениях, хотя опять же, как мне показалось, вышло все ровно.
Дана: Потому что к чему все идет, понятно и так, а отмерять дни — в целом мое личное буквоедство. Ну да, сразу убрать интригу.
Лейла: Если о главных героях, то меня сначала перепугал цинизм этих ребят — брата и сестры, я подумала, что бабушку они вовсе не любят и пытаются ее просто «сбагрить». Но на фоне сиделки они все-таки очень человечные. Ну и плюс вы оставляете режиссеру очень много свободы в интерпретации — характеры лишь очерчены. Из них может возникнуть кто угодно. Например, из Леры. Есть какие-то прототипы?
Дана: Прототипы есть у всех, хотя герои, разумеется, в процессе написания сначала прогнулись под нужды текста, а потом зажили своей жизнью, и от прототипов ускакали в итоге довольно далеко. Вы будете смеяться, но даже у кафе с двумя стенками есть прототип. Режиссеру я, конечно, оставляю много свободы, никто же не возьмется ни за что ничего ставить, если не дать свободы. А если серьезно — там мнимая свобода, если вы попробуете в зубы взять реплики любого персонажа, у вас будет не так много вариантов, кем стать.
Лейла: Большое спасибо за разговор!
Дана: И вам спасибо! Было занятно.