ПАВЕЛ РУДНЕВ: «САМОЕ ГЛАВНОЕ — ПЕРЕСТАТЬ ЖДАТЬ НОВОГО ВАМПИЛОВА»
На днях были объявлены результаты передвижного драматургического конкурса «Ремарка». Каждый год, этот конкурс, не имеющий собственной «базы», проводит читки в разных городах России. В шорт-лист вошли 23 пьесы. Ляля Кацман поговорила с Павлом Рудневым, входившим в этом году в жюри конкурса, об инструментарии современной пьесы, взаимоотношениях современной драматургии и театра и о том, чего ждать от новой «Ремарки», на которую в этом году пришло 643 пьесы.
— Павел Андреевич, в 2015 году в журнале «Октябрь» была опубликована ваша статья о ломке инструментария современного театра. Можно назвать современную драматургию одним из инструментов сегодняшнего театра?
— Не только современную, но и любую. В руках режиссера все оказывается инструментом. Но, разумеется, не только им: пьеса — это еще и «субстанция», порождающая стиль, эстетику, тип театральности, смыслы, красоту и так далее. Проблема сегодняшнего дня в том, что пьеса перестала быть доминирующим инструментом в палитре режиссера, а стала только одним из возможных.
— И чем же стала пьеса для современного режиссера? Материалом, отправной точкой для размышлений?
— Пьеса для современного режиссера является поводом для спектакля. Но кто-то видит в ней руководство к действию, голос автора, который ведет за собой.
— В России театр перестал быть литературоцентричным? Когда и как это произошло?
— Не весь, слава богу. Какая-то часть. На наших глазах это произошло, в постсоветский период — во многом под воздействием того, что мы увидели всю мировую палитру способов делать театр. И литературоцентричный театр оказался лишь одной из возможных форм, не доминирующей.
— Современная пьеса — это любая пьеса, которая написана сегодня? Или есть какие-то знаки, которые отличают современную драматургию? Сложился ли на сегодняшний день инструментарий для создания современной пьесы? Ведь есть пьесы, которые написаны сейчас, но в их построении нет ничего, что отличало бы их от пьес прошедшего века.
— Современная пьеса — все же любая пьеса, написанная сегодня, без ограничений. А дальше идут уже наши индивидуальные пожелания. Например, мне кажется, что современная пьеса все же должна быть о современнике или хотя бы о проблемах, которые волнуют современного человека. Инструментарий современной пьесы, наверное, есть, но проблема заключается в том, что как раз стоит создавать — если иметь в виду инновационную пьесу — новую пьесу, которая ломает даже современные каноны, пытается предложить театру какой-то ход, тему, тип театральности, которые режиссурой еще не освоены. Что же касается устоявшегося инструментария, то это скетчизм, разорванная сюжетная линия, сближение со сценарной техникой, отказ от ремарок как анахронизма, опора на диалоговую структуру, которая обладает высоким уровнем вариативности восприятия (то есть не определяет за режиссера и артиста интонацию). Современная пьеса часто переносит интерес драматурга на изучение языка, изменения его (языка) внутренней жизни. Но самое важное: она не определяет за режиссера, за театр тип театральности, она поливариантна.
— Что связывает современную пьесу и «новую драму» 90-х?
— Драматургия 2010-х пытается развить достоинства «новой драмы» 1990-х и 2000-х и преодолеть ее тупики, проблемные зоны, недостатки. Какого-то принципиально нового типа современной пьесы не появилось, все пока в русле наследия, которое оставили нам Петрушевская, Сорокин и первые постсоветские драматурги. И это уже становится проблемой. Радует, что усиливается женская линия в современной пьесе: она заметная, мощная, многообразная. Она существовала неплохо и в девяностые, и в нулевые, но в 2010-е годы женщины в драматургии побеждают, доминируют. Правда, парадокс в том, что это не рождает почему-то феминистского направления современной пьесы.
— Кто кого больше будоражит? Театр современную драматургию или драматургия театр? Можно ли мечтать, что современные пьесы спровоцируют появление нового театра?
Год назад «Ремарка» проходила в петербургском театре «Мастерская».
Фото — Д. Пичугина.
— К великому сожалению, театр — современную пьесу, а не наоборот. В конце 1990-х и в нулевые было наоборот. Процесс остановился. Ну, а мечтать можно! Я только об этом и мечтаю.
— Современный театр отказывается от рассказывания истории, все больше работает с ассоциативностью, с бессознательным. Как с этим работает современная пьеса?
— Это не тенденция только последних лет. Вся послечеховская драматургия такая. И, пожалуй, только Мартин Макдонах смог эту линию переломить — в репертуаре российских театров уж точно. И, скорее всего, сюжетность вернется. Уже возвращается. Это мы видим в киноиндустрии: сериал побеждает артхаус, сериал из второсортного жанра превращается в высокое искусство.
— Современная драматургия, как мне кажется, еще не пришла на большие площадки. В тяготении к малой форме есть закономерность?
— Это по-прежнему условия существования. Пьес большого формата не пишут, так как драматург не может рассчитывать на большую площадку. Но посмотрите на эволюцию Ивана Вырыпаева — теперь, когда его обильно ставят, он начинает писать для большой сцены, меняет свой формат. Только-только — это тенденция буквально последних 2−3 сезонов — по стране стали давать большие площадки молодой режиссуре. Это вопрос омоложения режиссерского цеха, у которого только теперь оказался доступ на большие сцены. Как раз сейчас, на наших глазах, должно что-то измениться.
Другое дело, что театр теряет большой стиль, крупные масштабы. Современный художник перестает чувствовать в себе потребность говорить со сцены urbi et orbi, он говорит с каждым человеком отдельно. Театр перестает быть средством массовой коммуникации. И просто технологически большая площадка исчерпала свои художественные возможности. Но тут проблема двоякая: современная драматургия только тогда встанет по-настоящему на ноги, когда пьесы станут максимально репертуарными, попросту говоря, будут кормить драматурга и театр. А это возможно только при использовании большой площадки. Престиж профессии драматурга очень низок, так как на этой профессии сложно заработать, создавая только пьесы. Низок у нас уровень роялти, выжить человеку с семьей крайне сложно. Драматургия часто может быть только хобби.
— Нужен ли вообще театр современной драматургии или ей комфортней существовать в пространстве читок, которые уже можно назвать театром?
— Нужен. Сейчас вообще время сегрегаций. Сложно себе представить театр, который удовлетворял бы вкусам всех и каждого.
— Почему некоторые пьесы кажутся выигрышными в читках, но не превращаются в хороший спектакль? Как определить сценичность пьесы?
— Тут все просто: потому что режиссеры нашли к ней ключ как к читке, но не нашли как к спектаклю. Сценичность пьесы можно обнаружить либо интуитивно, либо на практике. Лучше — на практике.
— В той же самой статье о ломке инструментария вы пишете, что провинциальный театр в 2010-е годы совершает прорыв. На этой территории происходят эксперименты, апробируется все новое в театре, в том числе и пьесы. Каковы сейчас взаимоотношения современной драматургии и провинциального театра?
— Именно такие, какие я и описал. Сегодня большинство новых пьес имеют первые постановки именно в провинциальном театре, апробируются там и только потом попадают на столичные сцены. И, по-моему, это очень здорово. Взаимообогащающий процесс. Тем более что новая пьеса часто отвечает конкретно на вопрос «как жить, как выживать?» — а он в провинции более остро стоит. Современная пьеса вернулась туда, откуда она родом, ведь большинство современных драматургов — провинциалы. Заодно это и отодвигает в дальний угол стереотипное обвинение: мол, современная пьеса — это штучка для пресыщенного столичного сноба, который только и ждет жареного и соленого.
— А русская современная драматургия по своему качеству может быть соотнесена с современной зарубежной?
— Да, мы синхронизировались, к счастью. Теперь никакого отставания нет. А часто есть и опережение: тот же Вырыпаев или Павел Пряжко с их попытками найти новые формы театральности… В общем-то сегодня мы понимаем их, они понимают нас. И приемы где-то сходны.
— Современной драматургии нужны помощники в виде различных конкурсов и лабораторий, которых на самом деле становится не так мало? Или это явление, которое самостоятельно найдет дорогу на сцену?
— По-моему, сегодня только такой метод и работает. Лучший совет для начинающего драматурга: посылать пьесы на конкурсы и лаборатории. Это и есть идеальный трамплин, социальный лифт.
— Не кажется ли вам парадоксальным название конкурса — «Ремарка»? Вы назвали отказ от ремарок одним из инструментов современной пьесы.
— Зная темперамент создателя конкурса Олега Липовецкого, предполагаю, что таков его тонкий сарказм.
— Какое место среди конкурсовременной драматургии заняла «Ремарка»? Как вы оцениваете результаты прошлого конкурса?
— Честно говоря, мне кажется, что он выходит на первое место. Поскольку максимально приближен к театральной практике, имеет конкретное, меркантильное творческое задание — пьеса та хороша, которая может быть поставлена, — и это конкурс передвижной. По крайней мере, если брать прошлогодний лауреатский список, то очень высок процент пьес, которые дошли до постановки или доходят в данный момент. Для меня это самый верный показатель.
— Судя по количеству конкурсовременной драматургии, лонг- и шорт-листов, возникает ощущение, что людей, которые сейчас пытаются писать пьесы, не так уж и мало, если не сказать много. Как объяснить такой повышенный интерес к драме у пишущих людей? И почему наше время, когда так много пишут, не рождает нового Вампилова, например?
— Самое главное — перестать ждать нового Вампилова. Он не появится никогда. И тогда, возможно, удастся разглядеть в Вырыпаеве, Пряжко, Жанайдарове, Богославском, Пулинович тех, кого в дальнейшем назовут драматургами, выразившими эпоху нулевых и 2010-х. Интерес к драматургии возрастает, когда наступает исторический катаклизм, когда сдвигаются исторические периоды, когда идет ломка устойчивой системы. Сейчас именно такой период, когда есть противоречия в обществе. Кроме того, театр дает сигнал, вызов драматургам, ищет их, привлекает на свою сторону, создает заказ на появление новых текстов. Сейчас время молодых, время интереса к дебютантам, потому что они несут новое ощущение жизни. Сейчас ведь в искусство приходят люди, у которых даже в раннем детстве не было опыта советской жизни. Это в каком-то смысле слова инопланетяне, меняется тип сознания, структура сознания. Все это отражает и новейшая пьеса.
— Что ждать от новой «Ремарки»? Может быть, появились темы, о которых невозможно молчать и на которые должны отреагировать драматурги?
— Ждать — хороших пьес и хороших акций по продвижению этих пьес.